Взгляды «практичного человека» Чичикова передают прозаическую логику жизни. Но эта пошлая позиция постоянно опровергается авторским взглядом, возвышающимся до поэтической сущности жизни.
Авторский взгляд в «Мертвых душах» постоянно вступает в полемику не только представителями Чичикова, но и с нашим отношением к жизни и литературе. Начиная со второй главы с ее иронией по отношению к нам , автор ведет постоянную борьбу за утверждение программы реалистического искусства и взыскательного, благородного подхода к жизни.
Гоголь, как и Лермонтов в «Герое нашего времени», хочет сказать в своей книге «горькую правду», вывести людей из забвения, в которой «спит ум». Это совпадение позиций Гоголя и Лермонтова продиктовано сознанием того, что дороги человечества к истине не прямы и современное поколение, которое «смеется над неразумием своих предков», может быть, «самонадеянно, гордо начинает ряд новых заблуждений, над которыми также посмеются потомки».
Лирическое отступление в десятой главе «Мертвых душ» во многом совпадают по звучанию с «Думой» Лермонтова. Однако Лермонтов в своем романе обращался к человеку, способному подняться на «горные вершины» духа, Гоголь же делает героем современной эпохи «подлеца», и уже в этом сказывается представление Гоголя о низменности, приземленности современной ему жизни. Для героев Лермонтова существуют поэтические начала жизни, в них живет готовность к подвигу и потребность в любви, их мучит будничность, им доступна красота мира, они наделены волей к борьбе. Гоголь считает, что быт заслонил от современного ему человека великие вопросы, что «тысяча… мелочей…кажутся только тогда мелочами, когда внесены в книгу, а покамест обращаются в свете, почитаются за весьма важные дела».
Гоголь видит в себе «историка предлагаемых событий». О «тане мелочей», о ничтожных людях и нелепых событиях Гоголь пишет обстоятельно, так как именно «дрязг жизни», с точки зрения писателя, заполняет бытие современного человека. При этом писатель умеет посмотреть на привычное потрясенным взглядом и увидеть в обыденном чудовищное. Потрясение вызвано возвышенностью идеалов, резким диссонансом мечты и действительности.
Чичиков не замечает грубости жизни. Слыша в толпе подгулявших чиновников: «Врешь, пьяница», «Ты не дерись, невежа!», - герой не обратит на это никакого внимания.
Автор «Мертвых душ» уже не романтический юноша, не герой «Невского проспекта». Но искусство вечно несет в себе эту юношескую потрясенность при встрече со злом, это юношеское несогласие с несовершенством в жизни. Поэтому художник, споря с нами, упрекая нас, смеясь над нами, хочет вернуть человеку, прикоснувшемуся к его книге, «свежее, тонкое понимание». Признаваясь, что охлаждение коснулось и его сердца, Гоголь в писательстве избавляется от «безучастного молчания» и призывает нас забирать «с собой путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество», все человеческие движения.
Текст «Мертвых душ» пестрит скрытыми цитатами из Пушкина. Образ Руси-тройки напоминает «гордого коня» в «Медном всаднике». Сходны даже вопросы, обращенные к символистическому образу Родины «Русь, куда ж несешься ты, дай ответ!» - «Куда ты скачешь, гордый конь?». В повести о капитане Копейкине отчасти спародировано вступление к той же поэме. Эти совпадения далеко не случайны. Сближение начинается с определения авторами жанра произведения: повесть о капитане Копейкине названа «в некотором роде целой поэмой», поэма «Медный всадник» имеет подзаголовок «Петербургская повесть». У Гоголя столкновение «маленького» человека и государства рассмотрено как происшествие внешне комическое, а по существу трагическое.
Стиль повести о капитане Копейкине обусловлен манерой рассказчика – почтмейстера. Гоголь парадирует не Пушкина, а неспособность «небокоптителей» подняться до поэтического осмысления жизни.
Вспомним лирическое отступление в начале седьмой главы. «Счастливый поэт» у Гоголя наделен той душевной высотой, которая свойственна его героям. В лирическом отступлении, как во всяком художественном тексте, отношения «счастливого поэта» даны обобщенно, чем в статье, тем более что имени Пушкина Гоголь здесь не называет. Образ подсказан, несомненно, обликом Пушкина, о чем говорят и почти прямые совпадения строк из статьи и поэмы.
Гоголь явил своим творчество м новый этап литературы, и, оставаясь кругу идей Пушкина, он не может не полемизировать с ним. Судьба «непризнанного писателя» определенна тем, что он дерзнул «вызвать наружу все, что ежеминутно перед очами». Воинственность толпы, не принимающей реальной повседневности и «горькой правды» в искусстве, Гоголь подчеркивает с той же силой, что и Лермонтов в «Пророке». «Сурово его поприще и горько почувствует он свое одиночество», - пишет Гоголь о «непризнанном писателе», как бы вспоминая слова о собственном своем пути: «Уж судьба моя – враждовать с моими земляками». Вместе с тем Гоголь мечтает о другом времени, «когда иным ключом грозная вьюга вдохновенья» вознесет его к торжественным и величественным картинам.