Весь черный парод был за Пугачева...
Одно дворянство было открытым образом
па стороне правительства...
А. Пушкин
В ЗО-е годы XIX века в связи с резко усилившимися крестьянскими волнениями, в которых современники готовы были видеть начало "новой пугачевщины", Пушкин настойчиво обращался к теме крестьянского восстания; Этой темы он касался в планах продолжения "Истории села Горюхина", видное место занимала она в "Дубровском".
И во весь рост эта проблема встала в последнем большом законченном творении Пушкина "Капитанская дочка".
Задумав повесть-роман из времен крестьянской войны, Пушкин отправился в те места, где происходили события, — в Оренбургские степи, в Поволжье, знакомился с природой и бытом края, осматривал поля сражений, расспрашивал стариков очевидцев, собирал изустные рассказы и предания о Пугачеве. По добытым им архивным материалам и первоисточникам он тщательно и пытливо изучал интересующую его эпоху. О серьезности и основательности этого изучения свидетельствует специально-исторический труд, предварительно осуществленный Пушкиным и имевший для своего времени важное научное значение, — "История Пугачева", названная по требованию Николая I "Историей пугачевского бунта". И только после того, как исторический материал был Пушкиным совершенно освоен, а "История" написана и опубликована, он приступил к реализации издавна вынашиваемого замысла своего романа. В "Капитанской дочке" собственно исторический материал нигде не разрывает художественной ткани повествования, полностью творчески переплавлен. Как ни в одном другом произведении Пушкина, особенно видное место в "Капитанской дочке" отведено народу. В сюжет не только введено большое количество персонажей из народа (их примерно столько же, сколько дворянских), но многие из них развернуты в исключительно яркие, полновесные художественные образы. Это прежде всего образы Пугачева и Савельича.
Пушкинский Савельич наивно убежден, что крепостные крестьяне существуют лишь для того, чтобы всю жизнь работать на своих господ. Но его преданность господам далека от рабской приниженности. В ответ на грубые, несправедливые упреки барина Савельич пишет ему: "...я не старый пес, а верный ваш слуга, господских приказаний слушаюсь и усердно вам всегда служил и дожил до седых волос". Большое внутреннее благородство, душевное богатство натуры полностью раскрываются в совершенно бескорыстной и глубоко человечной привязанности бедного, оди нокого старика к своему питомцу. "Савельич — чудо! Это лицо самое трагическое, то есть которого больше всего жаль в повести", — писал Пушкину В. Ф. Одоевский.
Еще большим "чудом" можно считать образ Пугачева. Образ вождя народного восстания предстает в романе Пушкина во всей его суровой социально-исторической реальности. Пугачев беспощаден к своим классовым врагам, к тем, кто не хочет признавать законности его власти. Но он прав, обращаясь к Гриневу; "Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братья". Действительно, ему в высшей степени присуще чувство справедливости. Как богатырь русского былинного эпоса, он вступается за всех слабых, обездоленных. "Кто из моих людей смеет обижать сироту?" — грозно вопрошает он. Пугачев способен на признательность, памятлив на добро. И все это отнюдь не поэтический вымысел. Именно таким предстает он в дошедших до нас и в значительной мере, несомненно, известных Пушкину народных песнях, преданиях, сказах. В то же время Пушкин особенно ярко показал в Пугачеве те черты "смелости и смышлености", которые считал характерными для русского крестьянина и вообще для русского человека. Его Пугачев отличается широтой и размахом натуры ("Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай"), вольным и мятежным духом, героической удалью и отвагой.
В период работы над "Историей Пугачева" и "Капитанской дочкой" Пушкин много размышлял над проблемой народного, крестьянского восстания. С этим связаны его раздумья о личности и творчестве Радищева. В противоположность Радищеву Пушкин не верил в целесообразность крестьянского восстания, возможность его успеха. Устами Гринева он называет его "бунтом бессмысленным и беспощадным". Тем значительнее пушкинский образ Пугачева, в котором вместо исчадия зла перед читателем предстало яркое воплощение многих замечательных черт русского национального характера.
В окончательной редакции романа на сторону Пугачева переходит не противник знати, а типичный, беспринципный представитель ее Швабрин. "Старинный" дворянин Гринев, воспитанный в наиболее симпатичных Пушкину традициях своего класса, сберег собственную честь незапятнанной. Вместе с тем Гринев оказался тесно связанным с Пугачевым не только силой обстоятельств, но и взаимной симпатией. Разрешить на таком пути антагонизм между двумя классами, конечно, тоже было немыслимо. Но из всех возможных иллюзий данная, основанная на "уважении к человеку как человеку", в чем Белинский видел существо пушкинского гуманизма, несомненно являлась самой высокой и благородной, открывавшей наибольший просвет в будущее, в мир иных, подлинно человеческих отношений между людьми.